Леннон, Ленин,
Листьев – ретрансляция, магия музыки, идеи, имени.
Леннон как ретранслятор. Ленин как
проводник идеи. Листьев как лист, падающий с дерева. Цифры 6 и 9. Неблаго блага
и благо неблага.
ВИДЕНИЕ: Леннон играет
на пианино. Показывается сам механизм пианино: деревяшечки и железяшечки
бегают. Вторым планом нотные знаки спешат.
КОММЕНТАРИЙ: Очевидно, что музыка, от которой весь мир
стонал, была спускаема из высших сфер. Леннон использовался как передаточный механизм,
соответствующим образом подготовленный. Заранее взращивается необходимое для
этой цели Эго, и опять же заранее готовятся обстоятельства – одного короля на
сцене мало: надо, чтобы короля играли все присутствующие. В противном случае,
человек может быть хоть семи пядей во лбу, но так и умереть, никем не
признанный, живи он хоть в самом центре богемы. Сейчас в мире много воплощено
таких Эго, которые когда-то играли очень важные роли. Они и чувствуют себя, в
соответствии со статусом своего Эго, способными
на многое, но, как бы ни пыжились бывшие, никто их не замечает.
Леннон, Ленин – имеют общий корень. В переводе с немецкого «лен» –
это бенефиций, а бенефиций в переводе с латинского – это благодеяние
(жалованная королем в пожизненное владение земля на условиях несения службы
вассалом). В католической церкви «бенефиций» – это церковная должность и
связанные с ней статьи доходов. То есть
«лен» – это дарованное избранному благо за службу, и в то же время «лен» – это
само благо, которое несут собой эти люди. «Ин» у Ленина – это, по-английски, предлог «в», а «нон» у
Леннона – это нет. В результате, можно сказать, что Ленин – во благе, а
Леннон – нет. То есть Ленин несет собой благую идею, а вот Леннон – ничего
подобного, а вовсе даже наоборот: с ума сходят люди от
его музыки, сами не зная, почему.
Феномен чудесного воздействия музыки на психику человека
вполне объясняет рассказ М.Н.Загоскина «Концерт бесов» (Русская романтическая
новелла, М., «Худ. литература»,
1989, стр.223). «Я хотел вскочить, хотел бежать вон, но мои ноги подкосились и
я, как приколоченный гвоздями, остался неподвижным на прежнем месте. Вдруг по всей зале раздались громкие рукоплескания, и Лауретта в
маске и черном венециане появилась на
концертной сцене. Вслед за ней тянулся длинный ряд музыкантов – и каких,
мой друг!.. Господи боже мой! что за фигуры! Журавлиные шеи с собачьими
мордами; туловища быков с воробьиными ногами; петухи с козлиными ногами…
Особенно казались мне отвратительными те, у которых были человеческие лица,
если можно так назвать хари, в которых все черты были так исковерканы, что,
кроме главных признаков человеческого лица, все прочее ни на что не походило…
Большая часть музыкантов была недовольна своими инструментами, но более всех
шумел контрабасист с медвежьим рылом.
– Что это за лубочный
сундук! – ревел он, повертывая свой инструмент во все стороны. – Помилуйте,
синьора Бальдуси, неужели я буду играть на этом гудке?
Лауретта молча указала на моего соседа; контрабасист
соскочил со своего кресла, взял бедного Волгина за шею и втащил на помост;
потом поставил его головою вниз, одной рукой обхватил обе его ноги, а другой
начал водить по нем смычком, и самые полные, густые звуки контрабаса загремели
под сводом ротонды. …И весь оркестр грянул увертюру из «Волшебной флейты». О,
мой друг! где я найду слов, чтоб описать тебе ту неизъяснимую тоску, которая
сжала мое бедное сердце, когда эти восхитительные и адские звуки заколебали
воздух?.. Когда посреди гремящего
крещендо, составленного из самых диких и противуположных звуков, Лауретта вдруг
остановилась, общее громогласное браво раздалось по зале, и несколько голосов
закричали: «Синьора Бальдуси! Покажитесь нам! Снимите вашу маску». Маска упала
к ее ногам… и что ж я увидел?.. Милосердный боже!.. Вместо юного, цветущего лица
моей Лауретты – иссохшую мертвую голову!!! Я онемел от удивления и ужаса, но
зато остальные зрители заговорили все разом и подняли страшный шум. «Ах, какие
прелести! – кричали они с восторгом, – посмотрите, какой череп, – точно из
слоновой кости!.. А ротик, ротик! чудо! до самых ушей!.. Какое совершенство!..
Ну, красавица!»
– Синьора Бальдуси, – сказал Моцарт, вставая с своего места,
– потешьте нас: спойте нам «Biondina in gondoletta».
– Да это невозможно, синьор Моцарт, – прервал капельмейстер.
– Каватину «Biondina in gondoletta» син6ьора Бальдуси поет с гитарою, а здесь нет этого
инструмента.
– Вы ошибаетесь, maestro di cappella! – прошептала Лауретта, указывая на
меня, – гитара перед вами.
Капельмейстер бросил на меня быстрый взгляд, разинул свой
совиный клюв и захохотал таким злобным образом, что кровь застыла в моих жилах.
– А что, в самом деле, – сказал он, – подайте-ка мне его
сюда! Кажется… да, точно так!.. Из него выйдет порядочная гитара.
Трое зрителей схватили меня и передали из рук в руки капельмейстеру.
В полминуты он оторвал у меня правую ногу, ободрал ее со всех сторон. И, оставя
одну кость и сухие жилы, начал их натягивать, как струны. Не могу описать тебе
той нестерпимой боли, которую произвела на меня эта предварительная операция; и
хотя правая нога моя уже была оторвана, а несмотря на это, в ту минуту как
злодей капельмейстер стал ее настраивать, я чувствовал, что все нервы в моем
теле вытягивались и готовы были лопнуть. Но когда Лауретта взяла из рук его мою
бедную ногу и костяные ее пальцы пробежали по натянутым жилам, я позабыл всю
боль: так прекрасен, благозвучен был тон этой необычайной гитары. После
небольшого ритурнеля Лауретта запела вполголоса свою каватину. Я много раз
слышал ее, но никогда не производила она на меня такого чудного воздействия:
мне казалось, что я весь превратился в слух и, что всего страннее, не только
душа моя, но даже все части моего тела наслаждались, отдельно одна от другой,
этой обворожительной музыкою. Но более всех блаженствовала остальная моя нога:
восторг ее доходил до какого-то исступления; каждый звук гитары производил в
ней столь неизъяснимо-приятные ощущения, что она ни на одну секунду не могла
остаться спокойною. Впрочем, все движения ее соответствовали совершенно темпу
музыки: она попеременно то с важностию кивала носком, то быстро припрыгивала,
то медленно шевелилась. Вдруг Лауретта взяла фальшивый аккорд… Ах, мой друг!
вся прежняя боль была ничто в сравнении с тем, что я почувствовал! Мне
показалось, что череп мой рассекся на части, что из меня потянули разом все
жилы, что меня начали пилить по частям тупым ножом… Эта адская мука не могла
долго продолжаться; я потерял все чувства и только помню, как сквозь сон, что в
ту самую минуту, как все начало темнеть в глазах моих, кто-то закричал:
«Выкиньте на улицу этот изломанный инструмент!» Вслед за сим раздался хохот и
громкие рукоплескания. Я очнулся уже на другой день. Говорят, что будто бы меня
нашли на площади …»
Чрезвычайно точно описано, что из себя представляют духи
(бесы), которые действительно производят музыку, Это бесы, один вид которых
приводит в ужас, играют для людей то, что кажется божественно прекрасным.
Играют в своих вышних сферах. А передают
на землю посредством ретрансляторов, каковыми становятся люди-инструменты. Это,
конечно, избранные люди. Не из каждого получится гитара или контрабас, Вот
Шаляпин у нас это контрабас. И таких басов больше не было и не будет. А Леннон
это как раз гитара. Кто видел игру Леннона на гитаре, те заметили, если
смотрели, как он сливается со своей гитарой. Полное ощущение, что из живота она
у него торчит, и так ловко извлекает он звуки из нее, что одно это вызывает
восхищение, не говоря уже о самих звуках, которые заставляют все тело
оргазмически содрогаться. Конечно, не все подвержены подобному воздействию. Надо
быть таким же уродом, какими показаны в рассказе музыканты, надо быть таким же
перевернутым, как контрабас там же, или разорванным, как гитара-человек, чтобы в полной мере понимать их музыку и
наслаждаться ею. Фактически это уже не люди. Но они, благодаря этому своему
уродству, ощущают такие прелести, каких нормальные люди не могут чувствовать.
По качествам души своей избранные почти все уроды (о том
свидетельствуют их вспыльчивость, невоздержанность, грубость…), но они мнят
себя некой элитой, в целом, презирая всех прочих. Презирают они и когда в любви
публике объясняются, и когда притопывают ножкой. Ножка-то оторванная.
Потому и чувствует музыку, и балдеет.
Удовольствие свое эта ножка справляет. И любит она только себя. Это легко
проверяется. Достаточно обстоятельствам припереть ее к стенке, как она лягнет
любого, лишь бы самой спастись. Противно мне видеть их скрытое уродство, и
тошнит меня слезами, когда, читая рассказ, пропускаю все это через себя.
Людей элита любит постольку, поскольку на виду она должна
демонстрировать добро. Поскольку
изначально заложено Творцом, что добро официально стоит на первом месте.
Лицемерит элита. И так давно она это делает, что сейчас вполне органично играет
свою роль. С людьми в действительности все, за исключением, публично известные
личности поступили бы так, как поступают с ними бесы из рассказа. То есть пока
инструмент работает, им пользуются. Как только он сломался, а ломается он, как
правило, по вине музыканта, над инструментом смеются, обвиняя его во всех грехах,
и выбрасывают на улицу.
Леннон до сих пор (прошло сорок лет) известен всему миру.
Вот как можно одурачить людей! Чем? Ладно, Ленин дурачил благом коммунизма, в
котором есть какое-то подобие настоящей будущности, а вот Леннон – нет в нем
вообще никакого блага. Совершенно то же самое наш Листьев, которого очень
быстро полюбила вся Россия, полюбила без гитары. Специально Вышние представили
его таким обаятельным, чтобы все вдруг воспылали любовью. А потом расстреляли в
подъезде и бросили на лестничной площадке, как половую тряпку.
Смерть проводника, когда жертвуется носитель идеи ради
ускоренного приземления самой идеи, это известный прием, применяемый довольно часто. Наиболее эффективно он был
применен в случае с Иисусом Христом: надо было уйти Иисусу, чтобы пришел
ловкий (и самый лучший в мире пройдоха),
известный под именем апостола Павла, чтобы христианство начало жить.
Христианство от Иисуса не смогло бы существовать в этом мире, как
марксизм-ленинизм от Ленина не привился
бы на земле. Как от Христа в
христианстве осталось только имя, так от Ленина в ленинизме сохранилось лишь
название. И под этими названиями пышно расцвели павлинизм и сталинизм. Иисус
Христос, апостол Павел, Ленин, Сталин – это делатели (одни положительные,
другие отрицательные), дела которых чрезвычайно важны для развития
человечества. В ряду этих имен Леннон и
Листьев кажутся просто пустышками. Однако мой вышний соавтор, показав мне
видеоряд Леннон-Ленин-Листьев, знал, что делал.
Объединяет эти три разных имени (Леннон, Ленин и Листьев),
совершенно разноплановых, одно единственное, что может делать любые личности
привлекательными для публики, – это магия очарования. Есть такое средство у
Вышних, выраженное в просторечье словами «любовь зла, полюбишь и козла»,
которое срабатывает безотказно. Сейчас Путина все любят. За что? А вот кажется
всем, что он хороший, и все. Фрадков,
которого он назначил премьером, плохой. А Путин хороший, несмотря ни на что.
Уровень магического воздействия в музыке Леннона поднят на
такой высокий уровень, что лишь «мани-мани» («Абба») чуть-чуть, подтянувшись на
цыпочках, способна изобразить нечто похожее. От Ленина с ума совсем не сходили,
потому что через Ленина работала магия идеи. А это более долгий путь к сознанию
человека. А вот Сталина сравнить с Ленноном можно, потому что за личностью
Сталина, как и за Ленноном, нет никакой идеи, а есть Зверь, одного
мутно-желтого взгляда которого хватало, чтобы у одних душа в пятки ушла, у
других – вознеслась в ложном восторге. Тотально пронизывает организм человека энергия
Леннона и Сталина – так, словно невидимый Зверь своей когтистой лапой впивается
в каждую клетку души. И никто из тех, кто давился на похоронах Сталина, не
скажет, почему они шли туда и что думали при этом. Просто шли, как быдло,
невидимым хлыстом гонимые. Из тех же, кто сознателен в неблаге, некоторые могут
сказать, что шли они на похороны, потому что «своих» принято провожать.
Шестерками называются играющие короля актеры и зрители.
Шестерка это перевернутая девятка. Девятка обычно в видении вибрирует, из чего
следует, что девятка это цифра вышнего плана, которая, переворачиваясь в
фокусе, становится шестеркой внизу. Поэтому душу человека обязательно надо
перевернуть, как это показано в рассказе, чтобы на нем можно было играть
какую-нибудь музыку. Быть перевертышем для самой души, с одной стороны, хорошо,
так как за службу платят, с другой – очевидно, что плохо, поскольку душа
губится.
Жить на Земле можно лишь той жизнью, какая предлагается
здесь. А предлагается жизнь исключительно греховная, потому что нет развития
Эго без греха. Развиваться (расти) это благо. Но пополнять кладовую своей души
кривыми линиями это неблаго, так как за грехи потом придется рассчитываться. То
же самое и с ленинизмом-коммунизмом: нужен он как высшая стадия развития капитализма
(которая капитализмом не называется, в чем есть высший класс лицемерия), но за
него надо опять же платить по счетам. То есть любое благо на Земле обязательно
содержит в себе неблаго, как, в свою очередь, и неблаго содержит в себе благо,
потому что, в конечном итоге, когда душа (мир) рассчитается за свои грехи, то
получится продукт, который планировался в результате.
Благо марксизма-ленинизма, таким образом, в том, что своим
неблагом он работает на главную идею. В отличие от ленинского блага-неблага, ленноновское
благо вообще не может рассматриваться как элемент основной технологической
цепочки. Оно, как и носитель (сам Леннон или Листьев), подобно листу на дереве,
который осенью все равно упадет. Лист это не плод. Листья, как плоды, не
собирают и не хранят в кладовых. Однако и в них есть своя малая доля блага,
потому что без листьев не будет и плодов. Нужны в мире все сталинские и
подобные им ужасы, чтобы увидеть в крайности то, что обычно остается
незамеченным. Нужно шокировать малое сознание, чтобы оно проснулось и
задумалось. А правильный анализ рождает большое сознание.
Мой путь к богу – 0 1 2
3 4 5 6 7 8 9 10 11
Книга судеб – 1
2 3 4 5 6 7 8 9 10
Летопись Переменных лет – 1 1а 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18